Пила молоко, вертела в руках свою волшебную сферическую красоту, слушала Desert Rose и тосковала. Наверное, было бы хорошо позвонить Кате и грустно сказать, что у меня депрессия и пусть утешает, говорит что-нибудь хорошее, успокаивает и обещает выбраться на выходных, принести мне книжек, дисков и обнимать, и держать за руку. Хорошо конечно, но если даже я и выговорю слово "депрессия", то Катя наверняка мне не поверит и подумает, что я над ней издеваюсь, да я и сама так подумаю. Забавно, но стоит только произнести это слово, как становится если не спокойной, то начинает разбирать какое-то нервное болезненное хихиканье. Ужасно слово. Ужасно смешное. Невыносимо противное, жеманное и дурное. Ромен Гари, - думаю я, - наверное, никода бы всерьёз его не сказал. В последние два дня я про него часто думаю. Хотелось бы мне знать кого-нибудь, кому он тоже нравится. Я расплываюсь грустной ухмылкой от его книжек, в восторге читаю вслух абзацы, хожу по комнате и выпаливаю его фразы то быстро, то растягивая, вверх и через плечо. Мне хочется собрать целкую полку всех его книг, а ещё больше мне хочется написать ему письмо. Впрочем, туда, где он сейчас, письма не доходят. Очень обидно, у меня есть, что ему сказать).
Я бы написала, что пишет он здорово, что всё это мне очень нравится, что его житейская мудрость, достоинство, вкус и честность меня совершенно очаровали, что он был хорошим человеком, хотя я думаю, что кончать жизнь самоубийством, когда сыну столько же, сколько и мне сейчас, безответственно и никакая безысходность этого не оправдывает. Я бы написала, что благодарна за его истории и за то, как он про всё хорошо говорит, что согласна со многими его взглядами, что его книжки вызывают во мне желание сделать что-нибудь такое и со своей жизнью, разумеется, я имею в виду не самоубийство (да этом и нет в его книжках), а то, что мне тоже хочется быть достойным и честным человеком.
Нет, мне уже не тоскливо, спасибо)