Город лихорадочно оттирают, моют, красят и засаживают цветами в преддверии первомайской Пасхи и грядущей Победы - на Пушкинской включенный фонтан брызжет ледяными струями, по будущим клумбам снуют в оранжевых жилетках дворники с упаковками жёлтых и фиолетовых тюльпанов, вытряхивая из пластиковых ящиков цветы и торопливо запихивая их в землю, на стенах домов повсюду болтаются увешанные щётками люди с серьгами в ушах, в грязно-зелёных комбинезонах и остервенело трут стены и окна, другие дворники в оранжевых жилетках красят чёрно-белым пыльные бордюры, на палатках болтаются флажки и ленточки, а с витрин магазинов вместе с рекламами духов, турпутёвок и двух яблок по цене одного глядят пёстрые постеры с улыбающимися ветеранами в орденах: "Они защитили родину".
Я жалею, что не взяла фотоаппарт и думаю про Москву - про загубленные ужасными зданиями улицы, про торговые центры, напоминающие турецкие отели, про разваливающиеся на глазах старинные особнячки в переулках, про невозмутимое весеннее солнце, от которого мне в чёрном свитере уже жарко, про людей, про то, что раньше на месте Coffee Bean была Филипповская булочная и то помещение расписывали Кустодиев и Кончаловский, а в Музее современной истории Росии был раньше Английский клуб, а в 1812 году там останавливался Стендаль, служивший в наполеоновской армии - я люблю этот город ) Мы идём по Тверскому бульвару, и Даня, который, кажется, равнодушно грызёт фисташковое мороженное, вдруг останавливается и говорит: "Мечтая о могучем даре того, кто русской стал судьбой, стою я на Тверском бульваре, стою и говорю с собой". Справа - памятник Есенину, но Даня упорно делает вид, что его декламация вызвана исключительно благодушным настроением и с тем же успехом это мог быть хоть Игорь Северянин, я благодарно киваю и мы идём дальше. В антикварном, в который мы зашли часом раньше поглядеть на фотографии начала века, был забавный снимок тринадцатого года - сидят рядом девица в платье с альбомом на коленях и юноша в мундире, заглядывает в альбом через плечо девицы - мы с Даней переглянулись и долго потом хохотали, потому что уж больно похожи)) Всё правильно писал про Москву Акунин-Чхартишвили в предисловии к "Кладбищенским историям" - все прошлые жизни остались в городе, незримые, условные, но остались, идёшь и чувствуешь, хорошо)