Так давно ни на каких выставках не была, что когда посмотрела всё, пошла пешком домой (остановок восемь троллейбусных), чтобы улеглось внутри. После Италии мне вообще несколько месяцев ничего такого видеть не хотелось (хотелось только сидеть на полу, вертеть в руках свой сферическую красоту и предаваться всяким мрачным раздумьям): оно и понятно, наверное. После Джотто, фресок в Галле Палачиде и Ботичелли, вообще хочется долго с закрытыми глазами перемещаться, чтобы всё-всё вспоминать, про каждую детальку думать и все-все ощущения по какому-то многому разу пережёвывать. А Кончаловский, конечно, не особо мои душевные струны задел (мб, это уже капризы, надо разобраться). И радости в нём этой бубнововалетной не чувствуется - кипучей, кипящей, из картин выливающей. Может, это оттого, что я в прошлый раз была на выставке, где все бубнововалетовцы (овова - зупир, почти бобэоби) вместе висели: несколько залов концентрированного счастья, самой сути, без дураков и всё такое, они какие-то невозможно, прекрасно настоящие. Ну а Кончаловский один, конечно, не такой. Причём это довольно странно: судя по тем выдержкам из его работ, на которые я успела кинуть пару взглядов, он прекрасно всё понимал, чего и как надо рисовать, чтобы вышло такое счастье, как у Гончаровой (например). Я не уверена, что правильно всё понимаю и смотрю оттуда, потому что я не читала ничего путного о нём, но что до ощущений, то от этих картины они совсем не те, что от бубно-во-ва-летовых (ва, ва, ва! ещё раз десять напишу это слово, наверное, сочетание букв просто неземное) картинок. От них (Гончаровой-Машкова-Ларионова-Лентулова) и прыгать, и бегать, и плакать, и радоваться, и вообще. Такие "идеальные мгновения", Сартр был бы доволен, в общем (хотя, конечно, не поцелуи в крапиве)).

Понравились очень у Кончаловского: "Шоссе зимой" - за мягкие контуры снега, про которые я всегда забываю, что на самом деле, они такие и есть, то есть, их так часто изображают и первые несколько минут, когда я вижу рисунки, где контуры снегами мягкие-плавные, мне они не нравятся, но потом я вспоминаю, как зимой лежит на поле снег в деревне (а он там лежит именно так), и тогда мне уже нравится. И ещё за полосу песка посреди зимнего шоссе заснеженного. Про эту полосу очень часто забывают, но она на самом деле на таких шоссе просёлочных всегда бывает зимой, и я даже не знаю, отчего она там оказывается, но есть, точно, я таких шоссе видела немало.

"Под Сиеной". Жена Петра Петровича очень хорошо писала в воспоминаниях, что "в те времена Кончаловский весь отдался кубизму, ему казалось, что ничего другого не надо". Смотрела на "Сиену" и тоже понимала, что "ничего другого не надо". И свет там на неё оч-чень удачно падает.

"Натюрморт с книгами" - больше всего там, наверное. Композиция выстроена просто слов-нет: тут угол, там угол, тут квадрат, на нём поменьше, там шашечки высыпались, тут две чашки, там три блюдца. Формы, формы. Геометрия у него вообще прекрасно выходит везде, не только с этими книгами. Ещё была "Фабрика на Наре", где поворот реки, через неё мост, на мосту перила, берег обрывистые, стены фабрики прямые, да ещё и в воде всё отражается. Фабрика, кстати, розовая была, совсем как у Куприна. И ещё у Рогинского была розовая фабрика, но оно позже и не в счет. Впрочем, мб, моя короткая девичья память делает осечку и на сей раз, и у Куприна фабрика не розовая, а жёлтая (как у Блока - интересно, эти ассоциации когда-нибудь прекратятся?)

"Цветущие яблони у пруда", - освещение на картине серое, светлое, и небо такое, какое недавно над Москвой висело и всех раздражало: низкое, белёсое. Смотришь, и как будто сидишь в траве на другом берегу, а вся чёткость - в воде, в отражении.

"Казбек. Десять часов утра" - солнце там на так снег падает! Мягко, жёлто-оранжево, легко, но даже глядя на картину, ощущается, как будто глаза слепит. И деревья у него везде с кронами просто фантастическими, так и слышишь, как листья на ветру подрагивают.



Ещё мне надо посмотреть про расстояния двух диагоналей, а то я не знаю, что это такое.



И про Воздрождение, это из каких-то записных книжек Кончаловского, он писал, когда был в каком-то музее (или в галерее): "Красота в картинах Возрождения такова, что она тут же объясняет красоту окружающего, и наслаждаешься так же, если не больше, лицами посетителей".

Воооот. Я уже давно это чувствовала, и он очень хорошо написал про это ощущение, гуд %)



И ещё мне непременно надо узнать, почему на этой картине у него правая рука заклеена бумагой. Оно авторское? Это в смысле, что он её перерисовать собирался?

Картинка прилагается, правда довольно нечёткая, фотографировать в галереях и музеях я пока не приспособилась %)



фрагмент из картины П.П. Кончаловского ("но как зовут забыл его спросить", мда), про который мне непонятно, зачем так кусок бумаги наклеен)