На лужайке горел костёр, разгоняя ночную тьму и согревая пастуха, примостившегося неподалёку. Юноша дремал, подложив под голову свёрнутый старый плащ, доставшийся ему в наследство от отца. Треск сучьев в костре и шорохи ночного леса убаюкивали его, а вовсе не пугали. В замке, правда, поговаривали, что в лесу живёт нежить, но юноше было мало дела до этих разговоров. Целыми днями он пас коз, вырезая из стеблей тросника дудочки, а из тонких стволов орешника - луки и стрелы крестьянской ребятне. Олаф внезапно проснулся, почувствовав неприятную прохладу. Пастух встал и, разворошив посом костёр, огляделся вокруг. Безветрие. Деревья не движимы, и трава не шелестит на ветру, но струя ледянного воздуха, появившаяся из ниоткуда не только не пропала, но и словно усилилась. Пастушок вгляделся в ночную темень, но опять ничего не увидел. С сомнением посмотрев на опушку леса, Олаф опустился на импровизированное ложе и попытался забыться сном. Сон не шёл. Пастух поворочался ещё немного и сел. Накинув на плечи плащ, он поднялся и бодрым шагом направился к реке, шумевшей в темноте за деревьями.Раздвинув кусты, Олаф осторожно ступил на топкий берег, жадно вдыхая аромат мяты и холодного ночного воздуха. Протянув руки за водой, он замер. Там, внизу, под толщей воды кто-то глядел на него. Лицо приблизилось к поверхности, и Олаф различил тонкие черты лица, зеленоватую кожу и копну рыжевато-медных волос. Губы что-то шептали и из воды вдруг показалась тонкая, словно детская рука. Рука опустилась на плечо Олафа и, словно по своей воле, он нагнулся над рекой, опустил голову, печи и нырнул за видением с зеленоватой кожей, погружаясь в мир теней и забвенья. По воде расходились, расширяясь и исчезая, круги. Ровная гладь легла на реку, ветерок утих. Только на лугу, вдруг потух костёр, ярко горевший в темноте.