Better that every fiber crack

and fury make head,

blood drenching vivid

couch, carpet, floor

and the snake-figured almanac

vouching you are

a million green counties from here,



than to sit mute, twitching so

under prickling stars,

with stare, with curse

blackening the time

goodbyes were said, trains let go,

and I, great magnanimous fool, thus wrenched from

my one kingdom.

Ликок, "Гертруда"

Краткое содержание предыдущих глав:

предыдущих глав не было



На западном побережье Шотландии была бурная грозовая ночь. Впрочем, для нашего рассказа это не имеет значения, потому что дело происходило вовсе не в Западной Шотландии. Собственно говоря, на восточном побережье Ирландии погода была ничуть не лучше. Местом действия нашего повествования была Южная Англия, и события развертывались как в окрестностях, так и непосредственно в стенах замка Knotacentinum Towers (произносится: Ношем Тоз), поместье лорда Knotacent (произносится: Нош).

Но при чтении рассказа совершенно не обязательно произносить ни то, ни другое.

Дом в Ношем Тозе был типичным образцом английской архитектуры. Основную часть его составляла елизаветинская постройка из красного кирпича, тогда как более древнее крыло, которым особенно гордился граф, по всем признакам некогда было главной башней норманского замка; позднее, во времена Ланкастеров, к ней была пристроена тюрьма, а затем, при Плантагенетах, приют для сирот. Во все стороны от дома тянулись великолепные леса и парк, в котором с незапамятных времен росли дубы и вязы, а ближе, у самого дома, сплошной стеной стояли заросли малины и герани, посаженные еще крестоносцами.

Воздух вокруг этого величественного старого замка звенел от щебетания дроздов, карканья куропаток и нежных, чистых трелей грачей; по лужайкам с важным видом расхаживали ручные олени, антилопы и другие парнокопытные — настолько ручные, что они обглодали солнечные часы. В общем, это был настоящий зверинец.

Через парк к дому вела прекрасная широкая аллея, проложенная еще Генрихом VII.

Лорд Нош стоял у себя в библиотеке перед камином. Его суровое аристократическое лицо вышколенного дипломата и государственного деятеля было искажено судорогой гнева.

— Мальчишка! — воскликнул он. — Ты женишься на этой девушке, или я лишу тебя наследства. Ты мне больше не сын.

Молодой лорд Роналд гордо выпрямился и ответил отцу столь же вызывающим взглядом.

— Ну что ж, — бесстрашно сказал он, — отныне вы мне больше не отец. Я найду себе другого. Но женюсь я только на той, которую полюблю. А эта девушка, которой мы никогда и не видели...

— Глупец, — сказал граф, — неужели ты откажешься от нашего поместья и старинного имени? Мне говорили, что девушка эта красавица; ее тетка согласна. Они французы. Ха! Французы знают толк в женской красоте!

— Но почему...

— Никаких «почему», — отрезал граф. — Слушай, Роналд, даю тебе месяц на размышление. Ты проведешь его здесь. Если же по истечении этого срока ты вновь откажешься мне повиноваться, то покинешь этот дом с одним шиллингом в кармане.

Лорд Роналд ничего не ответил. Он стремительно выскочил из комнаты, столь же стремительно вскочил на лошадь и как безумный поскакал во всех направлениях.

Как только за Роналдом захлопнулась дверь библиотеки, граф, обессилев, опустился в кресло. Выражение лица его изменилось. Теперь это был не надменный аристократ, а затравленный преступник.

— Роналд должен жениться на этой девушке, — чуть слышно прошептал он. — Скоро она все узнает. Тучимов бежал из Сибири. Он все знает и не станет молчать. К ней перейдут все рудники и с ними это поместье, а я... %)... Однако довольно.

Граф встал, подошел к буфету, осушил ковш джина с перцовкой пополам и снова стал благороднейшим английским аристократом.

Как раз в эту минуту в конце аллеи показался высокий кабриолет, которым правил грум в ливрее графа Ноша; рядом с грумом сидела молоденькая девушка, почти еще ребенок, ростом едва ли не меньше самого грума. Плоская шляпка с черными ивовыми перьями скрывала ее лицо, до того похожее на лицо, что всякий сразу видел, что это лицо.

Нужно ли говорить, что это была гувернантка Гертруда, которая как раз в этот день должна была прибыть в Ношем Тоз и приступить к исполнению своих обязанностей.

В ту самую минуту, когда кабриолет въехал в аллею, со стороны дома показался всадник — высокий молодой человек с удлиненным аристократическим лицом, обличавшим его знатное происхождение, верхом на лошади, морда которой была еще длиннее, чем лицо молодого человека.

Но кто же этот высокий юноша, который с каждым скачком лошади все приближается и приближается к Гертруде? Ах, кто же он? В самом деле, кто? Догадываются ли мои читатели, что это не кто иной, как лорд Роналд?

Встреча молодых людей предопределена судьбой. Все ближе и ближе приближаются они друг к другу. Наконец на одно короткое мгновение они встречаются. Гертруда поднимает голову и обращает к молодому аристократу глаза, столь удивительно похожие на глаза, что кажется, будто они покрыты глазурью, а лорд Роналд устремляет на сидящую в кабриолете девушку взор очей столь очевидный, что только очки или бочки могли бы затмить его выразительную очевидность.

Может быть, то занялась заря любви? Наберитесь терпения, и вы все узнаете. Не будем портить рассказ.





А теперь поговорим о Гертруде. Гертруда де Монморанси Мак-Фиггин не помнила ни отца, ни матери. Оба они умерли за много лет до ее рождения. О матери Гертруде почти ничего не было известно. Она знала лишь, что та была француженкой, женщиной необычайной красоты, у которой все родственники и даже деловые знакомые погибли во время революции.

Тем не менее Гертруда свято чтила память родителей. На груди она носила медальон, в котором бережно хранила миниатюру матери, а на спине (за воротом) — дагерротип отца. Портрет бабушки всегда был у нее в рукаве, изображения двоюродных братьев и сестер торчали из башмаков, а под собою она... Впрочем, достаточно, вполне достаточно.

Об отце Гертруда знала и того меньше. Он был англичанин знатного происхождения и много лет прожил за границей, кочуя из страны в страну. Вот и все, что ей было известно. В наследство дочери он оставил русскую грамматику, румынско-английский словарь, теодолит и сочинение по горному делу.

С младенческих лет Гертруда воспитывалась у тетки, которая заботливо наставляла ее в основах христианства, а заодно, на всякий случай, познакомила и с мусульманством.

Когда Гертруде минуло семнадцать, тетка умерла от водобоязни при обстоятельствах весьма загадочных. В тот день ее посетил какой-то незнакомец, с лицом, заросшим густой бородой, судя по одежде — русский. Когда после его ухода Гертруда вошла к тетке, она нашла ее в состоянии острого коллапса, быстро сменившегося эллипсом, из которого больная так и не вышла.

Во избежание пересудов объявили, что она скончалась от водобоязни. И вот Гертруда осталась одна как перст. Что делать? — вот вопрос, естественно вставший перед девушкой.

Однажды, когда Гертруда сидела, размышляя над своей участью, ей на глаза попалось объявление: «Требуется гувернантка, знающая французский, итальянский, русский и румынский языки, музыку и горное дело. Жалованье 1 фунт 4 шиллинга 4 1/2 пенса в год. Обращаться к графине Нош, Белгрейв Террас, 41, 6, с 11.30 до 11.35 ежедневно».

Природа наделила девушку быстрым умом: не прошло и получаса, как она обратила внимание на одно чрезвычайно странное обстоятельство — требования, предъявляемые к гувернантке в этом объявлении, полностью совпадали с тем, что она сама знала и умела делать.

Точно в указанное время она предстала перед графиней Нош на Белгрейв Террас. Графиня приветствовала ее с такой очаровательной простотой, что Гертруда сразу почувствовала себя легко и свободно.

— Вы хорошо владеете французским? — спросила графиня.

— Oh, oui, — скромно ответила девушка.

— И итальянским? — продолжала графиня.

— Oh, si, — ответила Гертруда.

— И немецким? — в полном восторге спросила графиня.

— Ach, ja, — отвечала Гертруда.

— И русским?

— Yaw.

— И румынским?

— Yep.

Пораженная необычайными познаниями девушки в иностранных языках, графиня посмотрела на нее внимательнее. Где она видела эти черты? В раздумье провела она рукой по лбу и сплюнула на пол. Но нет, воспоминание ускользало от нее.

— Довольно, — сказала она. — Я беру вас с сегодняшнего дня. Завтра вы отправляетесь в Ношем Тоз и начинаете занятия с детьми. Кроме того, вам придется помогать графу в его переписке с Россией. У него большой пай в Чминских рудниках.

Чминск! Почему это простое слово так странно знакомо прозвучало в ушах девушки? Почему? Да потому, что именно оно было написано рукой ее отца на титульном листе его книги по горному делу. Какая тайна была здесь сокрыта?

И вот на следующий день Гертруда едет по аллее Ношем Тоза.

Она вышла из коляски, прошла через семь рядов слуг, одетых в ливреи, дала каждому из них по соверену и вошла в замок.

— Милости просим, — сказала графиня и помогла Гертруде отнести наверх чемоданы.

Затем девушка сошла вниз, где ее тотчас провели в библиотеку и представили графу. Как только граф взглянул гувернантке в лицо, он вздрогнул. Где он видел эти черты? Где? На скачках? Нет! В театре? В автобусе? Нет! Какое-то неуловимое воспоминание шевелилось у него в мозгу. Крупными шагами он торопливо подошел к буфету, осушил полтора ковша бренди и снова стал безупречным английским джентльменом.

Пока Гертруда знакомится в детской с двумя золотоволосыми крошками — своими новыми питомцами, обратимся к графу и его сыну.

Лорд Нош мог бы служить образцом английского аристократа и государственного деятеля. Годы, проведенные им на дипломатической службе в Константинополе, Санкт-Петербурге и Солт-Лейк-Сити, наложили на него отпечаток особой утонченности и благородства, а длительное пребывание на острове Святой Елены, острове Питкерн и в Гамильтоне (Онтарио) сделало его совершенно невосприимчивым к внешним воздействиям. Будучи младшим казначеем милиции графства, он изведал суровую изнанку военной жизни, а наследственная придворная должность Подавателя Воскресных Штанов дала ему возможность лично общаться с его величеством.

Страсть к охоте снискала ему любовь всех его арендаторов. Он был заядлым охотником и не знал себе равных в травле лисиц, собак, резанье свиней, ловле летучих мышей и других развлечениях людей своего класса.

В этом отношении лорд Роналд пошел в отца. С самого рождения он был многообещающим мальчиком. В Итоне он зарекомендовал себя прекрасным игроком в волан, а в Кембридже был первым по классу вышивания. Его имя называли в связи с предстоящим всеанглийским чемпионатом по пинг-понгу, победа в котором обеспечила бы ему место в парламенте.

Вот каким образом гувернантка Гертруда обосновалась в Ношем Тозе.

Быстро промелькнули дни и недели.

Очаровательная простота прекрасной сироты стяжала ей всеобщее расположение. Ее маленькие воспитанники исполняли каждое ее желание. «Я любу тиба», — говорила крошка Крикунда, положив золотую головку к ней на колени. Слуги тоже полюбили Гертруду всей душой. По утрам, когда она была еще в постели, старший садовник приносил ей букет прекрасных роз, его первый помощник — кочан ранней цветной капусты, второй — побег поздней спаржи, и даже девятый и десятый умудрялись принести кто пучок свекольной ботвы, а кто охапку сена. Весь день ее комната была набита садовниками, а по вечерам пожилой дворецкий, растроганный одиночеством бедной сиротки, тихонько стучался в дверь и приносил ей графинчик ржаного виски с содовой или коробку дешевых питтсбургских сигар. Даже бессловесные твари по-своему, бессловесно, восхищались ею. Бессловесные грачи садились ей на плечи, а когда она шла гулять, бессловесные собаки со всей округи бежали за ней следом.

А Роналд? Ах, Роналд! Да... Они уже успели встретиться и поговорить.

— Какое хмурое утро, — сказала Гертруда. — Quel triste matin!* Was fur ein aller verdammter Tag!**

______________

* Какое печальное утро! (франц.).

** Что за распроклятый день! (нем. искаж.).



— Распроклятый, — подтвердил Роналд.

«Распроклятый!» — целый день звучало потом у нее в ушах.

После этого они постоянно были вместе. Днем играли в теннис и в пинг-понг, вечером же, согласно давно заведенному распорядку, играли с графом и графиней в покер по двадцать пять центов, а потом подолгу сидели вдвоем на веранде и смотрели, как из-за горизонта огромными кругами взмывает луна.

Вскоре Гертруда поняла, что лорд Роналд питает к ней чувства более нежные, чем требуется для игры в пинг-понг. Иногда, особенно после обеда, когда они оставались вдвоем, он впадал в состояние глубокой аллопатии.

Однажды поздно вечером, когда Гертруда удалилась в свои покои (ушла в свою комнату) и, прежде чем пасть в объятия Морфея — иными словами, прежде чем лечь спать, — собралась было уединиться, она распахнула окно, и пред нею предстало (она увидела) лицо Роналда. Он сидел под окном на кусте терновника, и лицо его, обращенное к ней, покрывала смертельная бледность.

А пока дни шли за днями. Жизнь в Тозе текла по раз и навсегда заведенному распорядку, обычному для крупного английского поместья. В 7 удар гонга поднимал всех с постели, в 8 звук горна созывал к завтраку, в 8.30 свисток напоминал о молитве, в 1 час флаг, взлетавший до половины мачты, приглашал к ленчу, в 4 выстрел звал к чаю, в 9 первый звонок оповещал, что пора переодеваться, в 9.15 второй — что пора продолжать переодеваться, а в 9.30 ракета возвещала, что обед подан. В полночь вставали из-за стола, и в час пополуночи звон колокола призывал всех домочадцев к вечерней молитве.

Срок, данный лорду Роналду отцом, истекал. Было уже пятнадцатое июля. Потом, через день-два, настало семнадцатое, и почти вслед за ним — восемнадцатое.

Иногда граф, встретив Роналда в зале, сурово произносил:

— Помни, сын мой: или ты покоришься, или я лишу тебя наследства.

А как относился граф к Гертруде? Вот тут-то и была единственная капля горечи в чаше счастья девушки. Почему-то — а почему, Гертруда никак не могла понять, — граф выказывал к ней явную неприязнь.

Однажды, когда она проходила мимо дверей библиотеки, он швырнул в нее ботфортом. В другой раз, завтракая с ней вдвоем, он ударил ее по лицу сосиской.

В ее обязанности входило переводить для графа его русскую корреспонденцию. Но напрасно искала она в ней разгадку тайны. Однажды из России пришла телеграмма. Гертруда вслух прочла ее графу: «Тучимов отправился женщине тчк она умерла».

Граф побагровел от ярости. Именно в этот день он и ударил ее сосиской.

А затем, спустя некоторое время, когда граф охотился на летучих мышей, а Гертруда с истинно женским любопытством, которое выше всяких обид, разбирала его корреспонденцию, она вдруг нашла ключ к тайне.

Оказывается, лорд Нош не был законным владельцем Тоза. Настоящий наследник, его дальний родственник, потомок старшей линии Ношей, умер в России, в тюрьме, куда он попал благодаря проискам графа, бывшего тогда посланником в Чминске. Дочь этого родственника и была законной наследницей Ношем Тоза.

Перед глазами Гертруды ожила вся история этой семьи; только имя законного наследника оставалось от нее скрытым, оно не упоминалось ни в одной бумаге.

Странная вещь сердце женщины! Может быть, вы думаете, что Гертруда с презрением отвернулась от графа? Ничего подобного. Печальная судьба этой девушки научила ее состраданию.

Но тайна все еще оставалась неразгаданной! Почему граф вздрагивал всякий раз, когда смотрел ей в лицо? Порою он даже подскакивал при этом сантиметра на четыре, так что это всем бросалось в глаза. Тогда он торопливо осушал ковш рома с виши и снова становился истинно английским джентльменом.

И все же развязка неотвратимо приближалась. Гертруда на всю жизнь запомнила этот день.

В тот вечер в Ношем Тозе был большой бал. Съехались все соседи. Как билось сердце Гертруды от томительного предчувствия, с каким трепетом обследовала она свой скудный гардероб, чтобы не уронить себя в глазах лорда Роналда. Ее туалеты, и в самом деле, можно было пересчитать по пальцам, но зато она обладала врожденным вкусом, унаследованным от матери-француженки. Гертруда приколола к волосам одну-единственную розу, а из старых газет и подкладки от зонтика соорудила себе такое платье, что оно оказало бы честь любому королевскому двору. Талию она перехватила тонким поясом из бечевки, а к ушам подвесила на нитке кусочки старинного кружева, завещанного ей матерью.

Словно магнитом, Гертруда притягивала к себе взоры гостей. Скользя под звуки музыки, она казалась олицетворением девической чистоты и прелести, которой невозможно было перевосхититься.

Бал был в полном разгаре. Он уже совсем разгорелся.

Роналд стоял с Гертрудой в кустарнике. Они смотрели друг другу в глаза.

— Гертруда, — сказал он, — я люблю вас.

От этих простых слов затрепетала каждая клетка ее костюма.

— Роналд! — прошептала она и бросилась ему на шею.

В это мгновение они увидели графа, — он стоял перед ними, весь залитый лунным светом. Негодование искажало его суровые черты.

— Так! — сказал он, обращаясь к Роналду. — Ты, кажется, уже сделал свой выбор?

— Да! — гордо ответил Роналд.

— Значит, ты предпочитаешь эту нищую девчонку богатой наследнице, которую я тебе сватаю?

Ошеломленная, Гертруда переводила взгляд с отца на сына.

— Да, — ответил Роналд.

— Ну что ж, пусть будет так, — сказал граф и, осушив ковш джина, который захватил с собой, снова мгновенно успокоился. — Я лишаю тебя наследства. Ступай прочь и не смей сюда возвращаться.

— Пойдемте, Гертруда, мы уйдем отсюда вместе, — нежно сказал Роналд, глядя на девушку.

Гертруда молча стояла перед ними. Роза выпала у нее из волос. Кружевные серьги потерялись, бечевка, опоясывавшая ее талию, развязалась. Газеты измялись до неузнаваемости. Но даже в таком виде она сохраняла полное самообладание.

— Ни за что, — твердо сказала она. — Я ни за что не приму от вас такой жертвы, Роналд.

И затем добавила ледяным тоном, обращаясь к графу:

— Сэр, в моем сердце не меньше гордости, чем в вашем. Дочь Мечникова Мак-Фиггина не нуждается ни в чьих благодеяниях.

С этими словами она вытащила из-за пазухи дагерротип отца и прижала его к губам.

Граф подпрыгнул как подстреленный.

— Это имя! — воскликнул он. — Это лицо! Эта фотография! Погодите!

Ну вот, дальше можно и не продолжать. Мои читатели уже давно обо всем догадались. Наследницей была Гертруда.

Молодые люди заключили друг друга в объятия. Гордое лицо графа прояснилось.

— Благослови вас бог, — сказал он.

Появилась графиня, и гости потоком хлынули на лужайку. При свете занимающейся зари все поздравляли молодую чету.

Гертруда и Роналд обвенчались. Счастье их было безоблачным. Что тут еще можно добавить? Да, еще вот что. Через несколько дней граф был убит на охоте. Графиню поразила молния. Дети утонули. Итак, счастье Гертруды и Роналда было совершенно безоблачным.

В воскресенье в "Апшу" (у брата там Фотопроект вывесили и праздновали) были такиииие детки %)

Стыдно признаться, но я, боюсь, из тех ненормальных, что расплываются при виде кого-нибудь небольшого в совершенно идиотской улыбке, и всё, на что меня тогда хватает - поиграть в прятки, пощекотать и поскладывать самолётики.

Во-первых, конечно, была Дуся. Дуся - это моя племянница, ей одиннадцать, у неё чёлка и она говорит "везука" и "Живс и Вустер" (за этого "Живса" я готова отдать что угодно, наверное). Она, конечно, ещё много чего говорит и вообще барышня очень дельная, разумная и славная, и ещё она не любит, когда её зовут Дуня (ну а полное - Евдокия, это вообще табу страшное, хотя я бы, наверное, умерла, если бы меня звали Дуся %). Ещё была Лёля - что-то такое вроде дочки брата жены брата, очень сложно. Оно было совсем крохотное, года четыре. И мааааааленькое-маленькое. Рыжее жутко. Как будто костёрчик на голове, я никого такого же рыжего не видела. Просила с ней играть всё время: я сначала опрометчиво предложила в прятки, а Лёля потом всех тащила играть, даже всяких взрослых дядек. Они, правда, благоразумно (в отличие от всякие невзрослых глупых Маш)) отказывались.

Была девочка Маша (тоже что-то такое пятилетнее %) - очаровательно беззубая. То есть, не совсем, конечно, беззубая, но не акулья пасть, в общем. С косичкой и сначала меня "на вы" звала, я жуууутко смутилась. Это так ужасно - быть настолько старше, что тебя детки называют "на вы", брр. Потом перестала, правда, и я успокоилась%) И ещё был Ваня, который за мной усердно гонялся (а я бегаю - кхм, в общем-то, я даже и не бегаю, наверное)))) и пил мой коктейль, а потом принёс свой и настаивал, что я должна отпить у него половину, чтобы было честно. Ну вот, сначала мы играли в прятки. Я, конечно, водила, но Лёля всё равно дёргала меня за руку и тащила куда-то прятаться, а Ваня каждый раз по-джентельменски сообщал, куда он собирается скрыться. Потом делали самолётики, но я на пятом сбилась и уже больше не вспомнила, как их делать, хотела предложить кораблики, но Тайра, кажется, меня так ничему и не научила %)) Ещё строили домики из открыток, флайкардс - такие во всяких клубах и кофейнях и прочих местах часто бывают. Но домики было очень весело ломать, а строить гораздо менее интересно, так что мы перешли на салки. Детки, конечно, тут же все рассыпались, между взрослыми проскользнули, под столами пролезли, а я как слон в посудной лавке, между официантками и взрослыми - "извините-можно-пройти" %)))

Ещё Лёля меня и деток обнимала всё время и целовала тоже, но она такая маленькая, что в щёчку могла целовать только Ваню, Машу и Дуню, а меня она целовала не в ладонь, а в запястье, только со внутренней стороны, и я даже не могу сообразить, как правильно назвать эту часть руки, потому что когда вспоминаю, то только таю, и эта искренняя, бескорыстная, детская, такая добрая, настоящая нежность - ой-вэй, как это было

Акция "А ты знаешь Мьюзетт?" %))))

10 вопросов про меня %)

современное, норвежское, поэтическое

Арвид Тургейр Ли



"Ветер":



Даже в тихий день

в вершинах высоких елей

таится ветер -

внезапно выскочит

и полетит



"Лось"



Лось в чаще

только смутная тень

огромный, он скользит

меж деревьев

утром

и вечером -

щиплет листья



А вообще-то его не видно



И ещё в море, так здорово! )"Засидевшись допоздна"



Зимним вечером засиделся допоздна,

зажег лампы во всех комнатах,

поездом понесся сквозь лес.



Подпрыгивали и гремели стулья, стол,

ножи и стаканы.

Старики забеспокоились, спустились вниз

и стали спрашивать, что здесь происходит.

- Ничего, сижу и размышляю, - ответил я.

- Что еще за выдумки, - сказали они.



"Эдвард Мунк"



Мунк был высоким, стройным.

Вот он остановился, голова чуть откинута,

дымок от сигареты окутывает пальцы,

струится вверх и, будто ладонь,

касается волос. Лицо художника

освещено. Он размышляет.

Таков автопортрет Эдварда Мунка.





Читаю остальных норвежцев с сайта, и восхищена, и думаю: неужели они там все так пишут? Неужели в этой зимней, морозной стране живут самые настоящие поэты и писатели, которые так всё правильно про простоту понимают? Удивительно просто, как они хорошо в этом разбираются, и ведь так они попадают, так у них искренне эта простота выходит, ухх. Зупир %)



Книжка современной норвежской прозы %)

Каждый раз он улыбается так, что мне кажется, моя дыхательная система никогда больше не восстановится, улыбается так, что я словно прыгаю со скалы в море и сильно ударяюсь о воду, и плечи откалываются, и всё остальное тоже разбивается на осколки, каждый раз он улыбается так, что вдруг молния и вдруг тропический ливень, вдруг пожар и вдруг засуха, вдруг потоп и вдруг резкий поворот дороги, каждый раз он улыбается так, что я промахиваюсь и соперник попадает шпагой прямо мне с сердце, каждый раз он улыбается так, что с разбегу спотыкаюсь о корень и разбиваю коленку, падаю с лошади, режу вместо морковки руку, а потом неделями хожу в бинтах, каждый раз он улыбается так, что я моментально раскапываю Трою и нахожу восьмое чудо света, каждый раз он улыбается так, что оказываюсь посреди равнины Солсбери осенним вечером и в толпе на базаре воскресным днём, каждый раз он улыбается так, что я падаю с лестницу и оказываюсь на вершине Хрустальной горы, и каждый раз он улыбается так не мне, потому что его попросту не существует в природе: колени целы, чудес света всего семь, а последний потоп был при Ное.

А что с сайтом Букеров? Ниработает?

www.bookerprize.co.uk - или теперь как-то по-другому надо?

В Таймсе ругают ирландца, которому дали Букер и очень хорошо написали про Барнса (которому Букера не хватило %), но вообще-то, я рада, что не Барнсу)



статья про Барнса и книжку "Артур и Джордж"

статья про Джона Бэнвила, "Море"

Здесь можно посмотреть short-list и long-list )

Воспылала нежной любовью к немесскому фольклору %)

Учили прекрасный стих и слушали не мене прекрасную песню. Стихотворенье такое:



Herr von Hagen,

Darf ich`s wagen,

Sie zu fragen,

Welchen Kragen

Sie getragen,

Als Sie lagen

Krank am Magen

Im Spital zu Kopenhagen?



звучит примерно так (зри в море %)хеа фон хаген

дарф ихьс ваген

зи цу фраген,

вэльхэн краген

зи гетраген

алс зи лаген

кранк ам маген

им шпиталь цу копенхаген?

Сокральный смысл: господин фон Хаген, опозвольте спросить, какой галстук вы носили, когда лежали в больнице Копенгагена, больны животом? %))))



А песня:



Heut kommt der Hans zu mir,

Freut sich die Lies'

Ob er aber über Oberammergau,

Oder aber über Unterammergau.

Oder aber überhaupt net kommt,

Des ist net g'wiss.



(Сегодня ко мне придёт Ганс, и Лиза радуется: он придёт то ли через Верхний Амергау, то ли через Нижний Амергау, а может и вообще не придёт, неизвестно %)))))



Мелодию можно тут послушать:Melodie, "Heut kommt der Hans..."

И поют они очень здорово на кассете учебниковой - немсы эти штуки называют Kanon, это когда один начинает, а второй вступает на, например, второй строчке, но начинает с начала, выходит крайней забавно %)

Неожиданно понравились De Phazz, почему-то. Оч-чень нежно, первый альбом чуточку даже на Everything But the Girl похож, всё такое.. неспешно-праздничное %)

De Phazz 01 - The Mambo Craze.mp3

4:08 мин; 3:78 мб



И исландские mum - я даже не знаю, как их произносить. "Мам" - как-то некуртуазно, а насчёт "мум" я не уверена %)Зучит удивительно, столько там всяких звуков чудесно-таинственных и разных: и трещат, и похрустывают, и подрагивают и даже на чём-то тренькают, оч-чень %) И голоса хорошие - как тросник сухой, тянут, напевают. Шарман %)



mum - 02.Smell Memory.mp3

9:21 мин; 8, 57 мб

Мьюзик из каких-то неизвестных глубин, нечто инструментальное, средневековое и именуемое "Pipe and Drum", оч-чень вкусно %)

Drolls, "Pipe and Drum (W. Byrd XVI)"

(1,7 м)



+ их же, вообще фантастическое, светская музыка 14 века) ахх: Trotto (It. anon. XIV)

(1,9 м)